Вслед за знанием того, чтó следует излечить в каждом отдельном случае, практическому врачу не менее важно быть знакомым с лечебными инструментами, т. е. знать, чтó каждое лекарство может точно излечить.

Двадцать три столетия проведены в напрасных попытках открыть способ, с помощью которого это знание может быть достигнуто окончательно, но, несмотря на все усилия, не удалось продвинуться ни на шаг.

Если бы миллионы врачей, которые в течение этого долгого периода занимались данным предметом, открыли только путь к знанию, как достигнуть этой цели (открытие целебных свойств каждого вещества), то многое, почти все, было бы завершено, ибо тогда, если бы этот способ был осуществим, усердия и старания лучшей группы врачей вскоре должны были охватить значительную территорию знания, так что то, что еще оставалось бы неисследованным, вскоре также оказалось бы в пределах досягаемости.

Но заметим, что никто до сих пор никогда не ступал на путь, который бы уверенно и определенно приводил к этой цели. До сих пор пути, протоптанные в одном столетии, опровергались как ошибочные в следующем. Мы исследуем это подробнее.

Первым источником до сих пор существовавшей Maтерии медики служили простые догадки и выдумки, с помощью которых пытались определить общие лечебные свойства лекарств.

Точно так же, как написано в тексте Диоскорида семнадцать веков тому назад про то или иное вещество, что оно является рассасывающим, рассеивающим, мочегонным, потогонным, стимулирующим, спазмолитическим, слабительным и проч., так и до сих пор пишут в самых последних работах по Материи медике. Такое же описание общих достоинств каждого лекарства, в которых отсутствует истина, те же общие утверждения, которые не подтверждались, когда проверялись у постели больного. Опыт показывает, что такое лекарство очень редко выполняет в организме человека то, что в этих книгах заявляется относительно его терапевтических свойств; но это и происходит, то либо по другим причинам, либо лекарство оказывает только паллиативный проходящий эффект (первичное действие), за которым следует противоположное действие, несущее еще больший вред пациенту.

Если лекарство ценится за свои мочегонные, потогонные или стимулирующие менструацию качества и если его назначают отдельно, то в особых обстоятельствах, в одном из многих случаев, оно, возможно, и производит такой эффект, но следует ли из этого, что есть основания полагать, что оно обладает этими качествами абсолютно, то есть, заслуживает ли оно безоговорочно титула потогонного, стимулирующего менструацию или мочегонного? Тогда мы должны называть честным человеком того, кто лишь изредка поступал честно, а тому, кто лгал только в редких случаях, мы должны присвоить благородное имя правдивого человека, человека слова!

Неужели наши представления настолько извращены и перевернуты?

Но это редкие примеры не доказывают, что определенный эффект будет иметь место даже в редких случаях, потому что ни в одном случае из сотни вещество не назначается отдельно, но почти всегда в сочетании с другими лекарствами.

Как мало врачей дают пациенту единственное простое вещество в один момент времени и ожидают его действия, избегая использования любых сопутствующих лекарственных веществ! Обычно врачи применяют смесь различных лекарств! И если они когда-либо дают все же простое вещество, например, в виде порошка, то уверены, что необходимо также назначить какой-либо травяной настой (другой вид лекарств), или лекарственную клизму, или растирание, или припарку из какой-либо другой травы. Они никогда не поступают иначе. Это неотъемлемая привычка, прилипшая как смола к обычному врачу, так что он никогда не может избавиться от нее. Он стеснен со всех сторон, он не знает покоя и чувствует себя не в своей тарелке, если то и то, а также целый ряд других лекарств не будут включены в рецепт.

И для этого у врачей есть много оправданий.

Они утверждают, что то или иное лекарство (о своеобразных и чистых эффектах которого им, однако, ничего не известно) является главным составляющим их комбинированного рецепта и что все эффекты должны быть отнесены к нему. Другие вещества добавлялись для других целей: некоторые — чтобы помочь основному ингредиенту, некоторые — чтобы откорректировать его, другие — чтобы направить его в ту или иную часть тела или дать ему необходимые инструкции по его прохождению (их собственное специфическое действие все время остается неизвестным), как если бы лекарства были разумными существами, наделенными доброжелательной волей и охотно повиновались, так что могли бы производить точно такое действие в организме, как им велел доктор, и ни крупицей больше!

Но способствуют ли эти вспомогательные вещества, имеющие свое собственное своеобразное и неизвестное действие, основному лекарству, и не производят ли они, в соответствии с вечными законами своей собственной природы, такое действие, которое невозможно предположить или предсказать, и могут ли они быть изучены и добавлены к нашим знаниям без чистого эксперимента?

Разве не глупо оценивать эффект одной силы, в то время как в действии участвуют и другие силы, другого рода, которые часто вносят существенный вклад, хотя и вместе с остальными, в общий результат?

Это так же абсурдно, как если бы кто-то убеждал нас, что он выяснил, что поваренная соль — хороший питательный элемент, что он дал его полуголодному человеку, и не успел тот ее съесть, как стал активным, сытым и крепким, словно чудом; что унция поваренной соли была основным и главным ингредиентом приписанного ему рецепта, и он должен был растворить ее, по всем правилам искусства, в достаточном количестве кипятка, играющего роль наполнителя и переносчика, затем он должен был добавить, как корректирующее средство, хороший кусок сливочного масла и как адъювант — фунт хорошо нарезанного ржаного хлеба. Эту смесь (суп), после того, как ее должным образом перемешали, изморенному голодом пациенту следовало принять сразу же, после чего его голод полностью успокоился — все последние ингредиенты были просто сопутствующими в предписании, главным ингредиентом была унция соли. Она составляла основу рецепта, и посмотрите! — при точном следовании рецепту аккуратно приготовленная смесь всегда дает наиболее благоприятный результат.

Если на кухне Материи медики свойства saturans, analepticum, restaurans, reficiens, nutriens (лат. обволакивающего, стимулирующего, восстановительного, обновляющего, питающего. — Прим. перев.) из этой истории приписать Sal culinare (лат. соль пищевая. — Прим. перев.), это будет не более ребячливо и абсурдно, чем поведение врача, который должен произвольным образом выбрать одно лекарство как основу в своей мочегонной прописи, а потом добавить два, три или четыре других мощных (неизвестных) лекарственных вещества в качестве corrigens, dirigens, adjuvans, excipiens (лат. исправляющего, направляющего, помогающего, наполняющего. — Прим. перев.) и велеть пациенту ходить по комнате туда-сюда во время приема смеси, в промежутках пить много винной сыворотки, приготовленной из рейнского вина с изрядным количеством сахара, а затем торжественно опубликовать сообщение о необычайном успехе прописанной основы: "Пациент мочился больше обычного". В глазах такого врача добавочные вещества и режим являются просто неважными дополнениями, не влияющими на результат, иначе как бы он мог сделать это вещество основным в составленной им смеси. К этому веществу (он сам не знает, почему) у него самый большой интерес, и славу этого вещества он желает продлить, приписывая ему одному все произведенные эффекты. Так обычно происходит, когда, при таком произвольном и умышленном восхвалении лекарства, которым кто-то увлекся и которому он приписал определенные целительные свойства, незаслуженные и тайные атрибуты diuretic, emmenagogue, resolvent, sudorifoc, expectorant, antispasmodic (лат. мочегонного, стимулирующего менструацию, противовоспалительного, потогонного, отхаркивающего, спазмолитического. — Прим. перев.) вписываются в безотказную Материю медику, где они впоследствии фигурируют как истинные, обманывая тех, кто ей доверяет.

Итак, редкий эффект должен быть отнесен к действию всех лекарств, которые использовались одновременно! Насколько же мало доверия выпадает на долю каждого индивидуального ингредиента как мочегонного, потогонного, стимулирующего или имеющего какие-то другие лечебные свойства в таком рецепте!

Следовательно, общие терапевтические достоинства лекарств, приписанные им Диоскоридом и вновь повторенные его преемниками, составляют наибольшую долю в Материи медике даже в наши дни, как, к примеру, описания того или иного лекарства в качестве мочегонного, слабительного, отхаркивающего или очищающего кровь и сок, и являются совершенно необоснованными¹.

Утверждение, что то или иное лекарство является противовоспалительным, рассасывающим, усиливающим или угнeтающим чувствительность, раздражительность или репродуктивную функцию, основывается только на гипотетическом предположении. Само по себе это ложное и гипотетическое предположение, лишенное доказательств и фактов того, что данное лекарство обязательно и непосредственно выполняет описанные действия при болезнях. Как в таком случае, во имя разума, можно отважиться приписать им без доказательства пустяковые достоинства отдельных лекарств, при этом независимо от того факта, что они почти никогда не предписывались отдельно, но почти всегда только в сочетании с другими? Таким образом, каждое такое утверждение является явной ложью.

Что когда-либо растворилось или распалось внутри человеческого организма благодаря лекарствам? Какие факты подтверждают, что растворение живых тканей организма с помощью лекарств оказалось возможным? Почему исчерпывающие доказательства проявления такой мощи некоторых веществ нигде не представлены? Или почему, поскольку невозможно наблюдать механические и химические эффекты лекарств в непознанном и непознаваемом святилище организма, чувство стыда не сдерживает людей от публикации таких изобретений в виде истин и догм, когда они беззастенчиво и ложно приписывают такие действия лекарствам, ведь ошибка в самом серьезном и важном из всех земных призваний, исцелении больных, должна иметь самые тяжкие последствия, и ложь здесь является величайшим преступлением, не меньшим, чем государственная измена человечеству?

А что там, в скрытых внутренних частях живого организма, должно раствориться или рассеяться, что человеческий организм, под действием нужного лекарства, не был бы в состоянии растворить самостоятельно, если это необходимо?

Есть ли в организме в действительности нечто такое, что должно быть растворено извне, как некоторые полагают? Разве Зёммеринг не доказал, что опухшие гланды, которые до сих пор считаются закупоренными, напротив, имеют расширенные сосуды? Разве не было установлено в эксперименте на здоровых крестьянах, что при упорном использовании клизмы Кемпфа в их кишечнике производились, а затем из него и эвакуировались те же самые отвратительные испражнения, которые Кемпф на гипотетических основаниях полагает существующими в организме почти у всех пациентов, страдающих хроническими заболеваниями, в форме закупорки, завалов и накоплений, хотя он вначале посредством нескольких сотен клизм вводит свой комбинированный травяной отвар, приводя к неестественному состоянию кишечника, который производит эти секреты, а затем добивается их эвакуации, к ужасу всех наблюдателей, и, к сожалению, почти все врачи, без исключения, являются его последователями, и своим мысленным взором теперь они не охватывают во всех почти своих пациентах ничего, кроме обструкции мельчайших сосудов брюшной полости, завалов и накоплений; берут бессмысленную травяную смесь Кемпфа, чтобы действительно растворять, и рассеивать, и ставить ради спасения гипотезы клизмы бедным пациентам, почти до их смерти, с такой энергией и настойчивостью, что это стало грешным и позорным.

Теперь, предполагая, что эти мнимые случаи действительно были реальными и что может быть нечто, что необходимо растворить и рассеять в больном организме человека, кто когда-нибудь видел это растворение или разложение под прямым воздействием лекарства, когда пациент восстанавливается, так что жизненная сила, которая прежде осуществляла контроль всех действий организма, оставалась в этом случае пассивным зрителем и позволяла лекарству совершать свою работу без посторонней помощи в тех частях, которые считаются закупоренными и отвердевшими, подобно тому, как дубильщик работает со своими шкурами?

С помощью каломели, согласно истории пациента², хроническая рвота, которая случалась после еды, была устранена. Причиной рвоты, как стало ясно, было уплотнение желудка и привратника; из всего, что рассказавший об этой истории заявляет с полным бесстыдством, без привлечения малейших доказательств в поддержку своей позиции, следует только то, что он приписал безусловную противовоспалительную силу каломели и приписывает себе честь излечения неизлечимой болезни, что происходит, конечно, весьма редко, так как она неизлечима. Другой автор³ разглагольствует в таком же поэтическом тоне о давлении в животе, судорогах в нем, отрыжке и рвоте у своего пациента, связывая это с неким органическим заболеванием желудка, скирром, уплотнениями и опухолями, и считает, что так как они были устранены в результате долговременного питья отвара triticum repens (лат. пырея ползучего. — Прим. перев.) (и в то же время пациент придерживался хорошо отрегулированного режима?), в результате полностью установлено, что эта трава может вылечить скирр желудка, существование которого в его случае не подтверждалось никакими доказательствами.

Но давление в желудке, отрыжка и рвота после еды, даже продолжающиеся длительно, не означают, что присутствует редкая болезнь, и зачастую легко излечимы правильной диетой и режимом, и сами по себе не являются доказательством уплотнений или скирра желудка или привратника. Эта болезнь сопровождается более серьезными симптомами, чем давление, отрыжка и обычная рвота.

Это, однако, весьма похвальный способ, с помощью которого лекарство получает незаслуженную честь как противовоспалительное, рассеивающее и т.п., то есть с помощью слепых и смелых гипотез о наличии важной внутренней болезни, которую у пациента никогда не видели и не могли доказать ее существование.

Второй источник свойств лекарств, приписанных им в Материи медике, как утверждается, имеет прочную основу, а именно, их заметные для нашего восприятия свойства, на основании которых могут быть установлены их последствия. Мы увидим, однако, насколько это туманный источник.

Я пощажу обычную медицинскую школу от унижения, напомнив о безумии тех древних врачей, которые, определяя лекарственные полномочия лекарственного сырья по сигнатурам, то есть, по цвету и форме, назначали похожий по форме на яички корень ятрышника, чтобы восстановить мужскую силу; phallus impudicus (лат. фаллюс нескромный. — Прим. перев.) — чтобы укрепить слабую эрекцию; приписывали желтой куркуме силу излечения желтухи и считали hypericum perforatum (лат. зверобой продырявленный. — Прим. перев.), чьи желтые цветы при надавливании выпускают красный сок (кровь святого Иоанна), полезным при кровотечениях и ранах, и т.п.; я воздержусь и не стану дразнить современных врачей этими нелепостями, хотя следы подобного встречаются в самых современных трактатах по Материи медике.

Я сошлюсь лишь на то, что вряд ли менее глупо, а именно, на остроумные попытки даже наших современников угадать возможности лекарств по их запаху и вкусу.

Они претендуют на то, что в состоянии определить, на основе вкуса и вдыхания лекарств, какое влияние те оказывают на организм человека, и для этого они изобрели некоторые общие терапевтические обороты речи.

Все растения, горькие на вкус, могут и должны (так они указывают) оказывать одно и то же действие только потому, что у них горький вкус.

Но насколько велико разнообразие даже горького вкуса! Разве это разнообразие не указывает на соответствующее разнообразие действий?

Каким образом горький вкус получил ту честь, которую оказывает ему Материя медика и практические врачи, считающие, что в нем кроется желудочная и тонизирующая сила лекарств и доказательство их похожих и одинаковых действий, так что, согласно этой произвольной аксиоме, все горечи не имеют никаких других лекарственных свойств, кроме этого?

Хотя некоторые из них имеют, кроме того, своеобразную силу вызывать тошноту, раздражение, сдавление желудка и отрыжку у здоровых индивидов и, следовательно, гомеопатически излечивают болезнь подобного характера, каждое из них обладает своеобразной лекарственной силой, весьма отличной от описанной выше, до сих пор незамеченной, но часто более важной, чем та, что им приписывается, посредством которой лекарства очень отличаются друг от друга. Следовательно, назначать горькие вещества без какого-либо различия, одно вместо другого, как если бы они действовали одинаково, или бездумно смешивать их вместе в одном рецепте и назначать их под именем горечей (экстрактов горечей), как если бы они несомненно были идентичными лекарствами, имеющими силу только укреплять или улучшать состояние желудка, — самая жалкая, грубая рутина!

И если эта диктаторская максима авторитетов в Материи медике и терапии заставит нас поверить, что горечь — сама по себе достаточное доказательство, что все, что имеет горький вкус (amara!), абсолютно и исключительно укрепляет и улучшает пищеварение, тогда Сolocynth, Squills, Boletus laricis, имеющая толстую кору, столь злоупотребляемая Augustura, Еupatorium, Saponaria, Myrica Gale, Lupina, Lactuca virosa, синильная кислота и яд анчарного дерева, все называемые горечами, имеют право занять место среди тонизирующих желудочных лекарств.

Отсюда любой может легко увидеть, что иррациональные и произвольные установления обычной Материи медики близки, очень близки к чистой лжи! Но сделать ложь основой нашей системы лечения больных — это преступление!

Было установлено, что Cinchona имеет горький и вяжущий вкус. Этого было вполне достаточно для них, чтобы судить о внутренней силе хинина. Теперь полагают, что все вещества с горьким и вяжущим вкусом должны обладать той же целебной силой, что и хинная кора. Таким образом, действие лекарств на организм человека определено в Материи медике в наиболее бездумной и поспешной манере — только по его вкусу! И все же ложно и всегда будет ложным, что кора ивы или смесь алоэ и чернильного орешка имеют те же целебные свойства, что и Cinchona. Как много таких фальшивых Chinae facticiae (лат. ложных хин. — Прим. перев.), которые отвечают всем целям настоящей хинной коры, публично рекомендуются знаменитыми врачами, приготавливаются, продаются и назначаются пациентом с наибольшим доверием другими врачами!

Таким образом, жизнь и здоровье человека стали зависимы от мнения нескольких тупиц, и что бы ни проникало в их прекрасные умы, то набивало Материю медику.

Точно так же множество непостижимо разнородных запахов было смешано в одну категорию, и все такие лекарства были окрещены ароматическими, чтобы к этому имени было удобно приписать некое лекарственное действие. Таким образом, эти лекарства без малейшего колебания или рассмотрения были объявлены, все как одно, усиливающими (excitants), укрепляющими нервы, успокаивающими и т. п.

Итак, наиболее несовершенное, самое обманчивое из всех органов чувств цивилизованного человека обоняние⁴, которое позволяет с помощью слов выразить так мало воспринимаемых разумных различий, оказывается достаточным для определения динамических свойств действия лекарства в человеческом организме, в то время как все наши чувства вместе, используемые с максимальной осторожностью при изучении внешних свойств лекарственного вещества, не дают нам никакой даже самой малой информации относительно важнейшей из всех тайн — обладают ли эти натуральные вещества внутренней нематериальной силой, способной изменить здоровье человека; другими словами, обладают ли они истинной лекарственной и исцеляющей силой, которая так сильно отличается в каждом активном веществе от силы всех остальных и которую можно наблюдать только тогда, когда лекарство принято внутрь и действует на жизненно важные функции организма!

Должны ли боярышник, мята, дягиль, арника, лавр, змеевидный кирказон, сандал, кориандр, ромашка и розмарин обязательно оказывать одно и то же лекарственное действие, потому что по-настоящему радуют обонятельный орган уважаемых учителей Материи медики, открывших, что все эти лекарства имеют ароматический запах?

Может ли Материя медика, состоящая из таких нагромождений разнородных лекарств, самих по себе очень важных из-за разнообразия их действий, показать что-нибудь иное, кроме несдержанных предположений и бесчестного невежественного самоуспокоения?

Ни одно искусство, каким бы ничтожным ни было, не виновно в таких безудержных фантазиях в отношении применения и сил собственных материалов и инструментов. В любом случае, используемый агент всегда проверяли на мелких частях объекта, на который первый должен был подействовать, чтобы выяснить, какие изменения этот агент способен произвести до того, как будет использован в бóльших масштабах в важной работе, где ошибка может привести к серьезным последствиям. Отбельщик вначале проверял свойства хлора, который разрушительно действует на растительные вещества, на небольшом куске ткани, и тем самым предохранял всю партию товара от опасности. Сапожник первым делом убеждался, что пеньковые нитки прочнее в волокне, так что под влиянием сырости они расширятся и заполнят дырки в коже плотнее и будут сопротивляться гниению сильнее льна, прежде чем отдавал им предпочтение для ремонта всей обуви; и это, в конце концов, была всего лишь работа сапожника!

В высокомерной медицине шаблонов лекарства — инструменты искусства врачевания — используются без малейшего колебания в наиболее важной работе, которую один человек может выполнить для другого, своего брата; в работе, связанной с жизнью и смертью; работе, от которой иногда зависят счастье или горе целых семейств и их потомков, а именно, в лечении болезней; осведомленность об этих лекарствах только на основании обманчивого внешнего проявления, предвзятых представлений и бессистемной классификации, выполненной учителями Материи медики, приводит к огромному риску заблуждения, ошибки и обмана. И даже тогда, словно чтобы замаскировать эффект каждого отдельного лекарства, несколько лекарств смешиваются в одном рецепте, без малейшего беспокойства относительно неизбежного результата!

В Материи медике содержится множество необоснованных утверждений относительно терапевтических достоинств некоторых лекарств, эти утверждения основаны на догмах, принципе слепого гадания, предвзятых идеях, странных замечаниях и самонадеянной фантазии. Так много черпается до сих пор из этого второго грязного источника Материи медики, как его еще называют!

Химия также представляет собой источник, на основе которого должны оцениваться общие терапевтические свойства лекарств. Но мы скоро увидим примеси в этом третьем источнике обычной Материи медики. Еще столетие назад Джеффри предпринимал некоторые попытки, но с тех пор, как медицина стала искусством, с помощью химии все чаще совершаются попытки обнаружить такие свойства лекарств, которые не могли быть узнаны любым другим способом.

Я ничего не говорю о чисто теоретических заблуждениях Боме, Стеффенса и Бурдаха, которые по собственному капризу объявили, что медицинские свойства лекарств заключены только в их газообразных и некоторых других химических компонентах, и в то же время без всяких на то оснований, лишь по простой догадке, предполагалось, что эти гипотетические элементарные составляющие обладают некоторыми лекарственными полномочиями, так что было действительно забавно видеть средства и скорость, с которой эти господа могли создавать каждому лекарству целебные свойства из ничего. Так как природа, испытания на живом человеческом организме, наблюдения и опыт презирались, а использовались только фантазии, экспертные указания и чрезмерная уверенность, то легко себе представить, что все это дело быстро утвердилось.

Нет! Я имею в виду серьезные стремления и честно прикладываемые усилия наших дней, чтобы с помощью растительной и животной химии прийти к знанию настоящего чистого действия лекарств на человеческий организм, чего, как совершенно понятно, очень недостает в нынешней Материи медике.

Верно, что химия — это искусство, открывающее нам такие удивительные чудеса, которые, как представляется, могут оказаться гораздо более вероятным источником получения информации о свойствах лекарств, по крайней мере в сравнении со всеми пустыми мечтаниями и учеными salti mortali (итал., здесь — ухищрениями. — Прим. перев.) в древние времена и ныне, которые мы только что рассматривали; и этими ожиданиями были увлечены многие те, кто или в основном не понимал химию (и искал в ней намного больше, чем она может дать или вообще в себе содержать), или не знал ничего о медицине и ее требованиях, или был невежествен и в том, и в другом.

Животная химия может просто отделить из животных веществ такую неживую материю, которая показывает отличное химическое действие под влиянием химических реагентов. Но это не те составные части животных тканей, выделенные с помощью животной химии, на которые действуют лекарства, когда последние расстраивают здоровье или излечивают болезни живого организма либо посредством воздействия на его составные части, либо действуя непосредственно на организм. Фибрин, коагулируемая лимфа, желатин, органические кислоты, соли и земли, отделенные от мышечных веществ с помощью химических операций, отличаются toto caelo (лат. полностью. — Прим. перев.) от живых мышц, обеспечивающих возбудимость в своем хорошо организованном состоянии у здорового и больного индивида; материя, отделенная от них, не сильно отличается от живых мышц. Какая информация относительно природы живого организма или изменений, которые различные лекарства способны вызвать в этом веществе, когда оно входит в состав живого организма, может быть получена из этих отделенных неживых порций? Или процесс пищеварения (это чудесное превращение самой разнородной пищи с целью обеспечения совершенного развития живого индивида во всем его разнообразии органов и жидкостей) стал хоть в какой-то степени понятным после того, как было обнаружено присутствие в желудочном соке небольшого количества углекислого натрия и фосфата? Может ли быть понята материальная причина, не говоря уже о динамической, нездорового пищеварения и питания, с помощью того, что химия находит в желудочном соке, и на этом основан надежный метод лечения? Ничто не может быть более бесполезным, чем любые ожидания такого рода.

Подобным же образом, в определенных с помощью растительной химии составляющих химических частях растений, даже в тех, которые обладают наиболее мощными целебными свойствами, нет ничего, кроме запаха и вкуса, что могло бы выразить или выявить такие разнообразные действия, которые, как показывает нам опыт, каждое из этих лекарственных субстанций может осуществить, изменяя состояние человека, будь он здоров или болен. Вода или масло, дистиллированные из растения, или смола, полученная из него, конечно, не являются его активной основой, она остается невидимой для глаз в частях, выделенных из растения — в смоле, масле, дистиллированной воде, и сама по себе совершенно незаметна для наших чувств. Ее действие воспринимается ими только тогда, когда эта дистиллированная вода, это масло, эта смола или, что еще лучше, само это растение принимает живой человек, и когда они динамически действуют на восприимчивый духовно-животный организм духовным образом.

Более того, какое лекарственное действие оказывают другие части, которые химия выделяет из указанных растений, растительного фибрина, земель, солей, смол, белков и проч., которые, за некоторым исключением, обнаруживаются почти равномерно во всех растениях, даже с наиболее противоположными лечебными эффектами? Отвечает ли небольшое количество оксалатов извести, которое, как показывает химия, существует в корне ревеня, за то, что данное лекарство производит в живом человеческом организме болезненное изменение сна и такой необычный не сопровождаемый жаждой жар в теле, и за то, что оно излечивает подобное состояние?

Какую информацию могут дать нам все эти части, даже тщательно проанализированные химией, относительно силы этих индивидуальных растений, фактически изменяющих здоровое состояние живого человеческого организма самыми разнообразными и своеобразными способами?

Химик Грен, которые ничего не знал о медицине, в своей фармакологии, полной самых безрассудных утверждений, так разглагольствует перед врачами: "Знание принципов медицины, которые дает нам химия, может само по себе определить эффективность лекарств".

Да уж знания! Какое знание дает нам химия о неодушевленных, безмолвных компонентах лекарств? Ответ: она просто учит их химическому смыслу, она учит нас, что эти вещества действуют так-то и так-то на химические реагенты и, следовательно, называются камедью, смолой, белками, слизью, землями и солями того или иного рода — это весьма мало значит для врача. Эти названия ничего нам не говорят об изменениях в ощущениях живого человека, которые могут быть вызваны этим растением или минералом, отличающимся своей своеобразной невидимой внутренней сущностной природой; а тут оказывается, что поистине все искусство исцеления зависит только от этого! Лишь проявление активного духа каждого отдельного лекарства при его лекарственном использовании у человека может проинформировать врача о сфере действия лекарства в отношении его целебной силы. Название каждого из химических компонентов, которые в большинстве растений почти идентичные, ничему его не научат в этом плане.

Тому, что каломель, например, состоит из шести-восьми частей ртути, объединенных посредством сублимации с соляной кислотой в одно вещество, которое, при растирании с известковой водой, чернеет, химия может научить нас, но о том, что этот препарат может вызвать в организме человека хорошо известное слюноотделение со своеобразным запахом, химия как таковая вовсе ничего не знает, этому нас может научить не химия. Эта динамическая связь каломели с человеческим организмом может быть познана только из опыта, полученного при ее лекарственном употреблении, при ее назначении вовнутрь, когда она действует динамически и специфически на живой организм, и, таким образом, только реальный эксперимент и наблюдение действий лекарственных веществ на живого человека может определить их динамическую связь с организмом, другими словами, их целебные свойства, но этого никогда не может сделать химия, которая имеет дело только с взаимодействиями неорганических веществ.

Химия действительно может дать нам лишь бесполезное объяснение, что листья белладонны очень похожи по своему химическому составу на капусту и многие другие овощи, так как они содержат белок, желатин, экстрактивные вещества, зеленую смолу, растительные кислоты, поташ, известковые и кремнистые земли и проч., но если, как утверждает Грен, знания основных составляющих, насколько их могла получить химия с помощью химических реагентов, достаточно для определения целительных свойств веществ, то получается, что порция белладонны должна быть таким же полезным и безвредным пищевым продуктом как и капуста. Это то, что химик имеет в виду? И все же химия, которая считает, что можно определить лекарственные свойства природных веществ на основе их химического состава, не может уклониться от утверждения, что теми же целебными свойствами обладают вещества, про которые из анализа известно, что они состоят из тех же компонентов; следовательно, она не может помочь, объявляя капусту и белладонну одинаково безвредными или одинаково ядовитыми растениями; тем самым показана, причем ясно, как день, абсурдность ее самонадеянности и ее некомпетентность в решении вопроса о лекарственных силах природных веществ.

Разве Грен и его последователи не понимают, что химия может предоставить только химические разъяснения о наличии того или иного материального компонента в любом физическом теле, и что это, следовательно, химические субстанции, интересующие только химию? Химический анализ может рассказать нам только об их взаимодействии с химическими реагентами, то есть в ее собственной области, но она не укажет нам ни в своих перегонных кубах, ни в своих ретортах, ни в своих приемниках, какие динамические изменения может производить каждое отдельное лекарство при его вступлении в контакт с живым организмом.

Каждая наука может только рассуждать и проливать свет на объекты своей собственной области, глупо ожидать от одной науки сведений по вопросам, относящимся к другим наукам.

Гидростатика позволяет с точностью определить удельный вес чистого серебра в сравнении с чистым золотом, но она не пытается устанавливать различия в коммерческой стоимости одного по сравнению с другим. Гидростатика никогда не объяснит, почему стоимость золота в двенадцать, тринадцать или четырнадцать раз выше, чем стоимость серебра той же массы, в Европе или в Китае; только дефицит и спрос на одно или другое может определить их относительную коммерческую стоимость.

Аналогично, знание специфических форм растений необходимо истинному фермеру, как и способность различить их по внешнему виду, что составляет предмет ботаники, но ботаника никогда не научит его, годится ли данное растение или нет для его овцы или свиньи, и не сообщает ему, какое зерно или корень следует предпочесть, чтобы его лошадь стала сильной, или чтобы откормить волов. Ботанические системы ни Турнефора, ни Галлера, ни Линнея, ни Жюссе не могут рассказать ему об этом, он может получить необходимые сведения только из чистых тщательных сравнительных испытаний и экспериментов на различных животных.

Каждая наука может принимать решения только по вопросам, которые находятся в ее собственной сфере.

Что химия может найти в естественном магните или искусственном магнитном стержне? В первом случае она не обнаружит ничего, кроме богатой железной руды, соединенной с диоксидом кремния и небольшим количеством марганца; во втором случае — ничего, кроме чистого железа. Никакой химический реагент не может быть обнаружен при самом тщательном химическом анализе, ни малейшего следа могучей магнитной энергии не может быть обнаружено ни в одном, ни в другом.

Но другая наука, физика, показывает в своих экспериментах присутствие этой чудесной силы в природном магните и в намагниченной стали, а также физическое отношение магнита к внешнему миру, его силу притягивать железо (никель, кобальт), направление одного конца магнитной стрелки на север, ее отклонение от северного полюса в различные периоды времени и в различных регионах земного шара, в одно время на запад, в другое на восток, и отличие ее поворотов на разных широтах.

Физика способна сказать о магните больше, чем химия, т. е. способна раскрыть его магнетическую силу с физической точки зрения.

Но представление о том, что наиболее важно знать о магните, не исчерпывается химией и физикой; ни одна из этих двух наук не может обнаружить в нем ничего сверх того, что относится к ее области. Ни химия, ни физика не могут сообщить нам, какие мощные своеобразные характерные эффекты способен оказывать магнит на здоровье человеческого тела, соприкасаясь с ним, и какая целительная сила, ему свойственная, проявляется при болезнях, для которых он подходит; в этом физика и химия одинаково невежественны; эти вопросы они обе должны оставить для экспериментов и наблюдений врачу.

Так как никакая наука не может претендовать на то, что может объяснить только другая наука, не выставляя себя на посмешище, я надеюсь, что врачи постепенно проявят здравый смысл и увидят, что химии надлежит действовать в области выделения компонентов химических веществ, разделять компоненты и вновь их объединять (таким образом, оказывая техническую помощь фармации); я надеюсь, что они поймут, что лекарства не существуют для химиков как лекарства (то есть как силы, способные динамически изменять здоровье человека), но просто постольку, поскольку они представляют собой химические вещества (т. е. в той мере, в какой составные части рассматриваются в свете химии), поэтому химия может предоставлять только химическую информацию относительно лекарственных веществ, но не может сказать ни того, какие духовные, динамические изменения они способны производить в здоровье человека, ни того, какими лекарственными и целительными силами обладает каждое конкретное лекарство и что оно способно совершить в живом организме.

И наконец, из четвертого нечистого источника вытекают клинические и специальные терапевтические показания для использования ab usu in morbus (лат. из использования при болезни. — Прим. перев.) в обычной Материи медике.

Этот наиболее распространенный из всех источников Материи медики, откуда черпают знания о целебной силе лекарств, называется врачебной практикой, то есть применение лекарств при реальных болезнях, посредством которой, как воображают, будет получена информация относительно таких-то и таких-то болезней, когда это лекарство было эффективным.

К этому источнику прибегали с зарождения врачебного искусства, и хотя время от времени от него отходили, чтобы попытаться отыскать некоторые более полезные сокровищницы знаний, к нему всегда возвращались вновь, поскольку он казался самым естественным методом изучения действия лекарств и их точного использования.

Допустим на мгновение, что это был верный способ обнаружить целебные силы лекарств; можно было, по крайней мере, ожидать, что эти эксперименты у постели больного были выполнены только с единственным простым лекарством, потому что, смешивая несколько вместе, никогда невозможно узнать, какому из них нужно приписать успех. Но в книгах по истории медицины мы редко или совсем не встречаемся со случаями, в которых эта естественная идея была бы осуществлена, т. е. было бы назначено только одно лекарство в данный момент времени при данной болезни, чтобы быть уверенным, что оно может вызвать безупречное выздоровление.

Почти при каждой болезни использовалась смесь лекарств, и поэтому никогда не было установлено определенно, если лечение было успешным, какому ингредиенту смеси обязан благоприятный результат; одним словом, вообще ничего не было узнано. Если, наоборот, эта лекарственная смесь не приносила никакой пользы или, как обыкновенно случалось, вредила, из этого результата могло быть извлечено так же мало, поскольку он мог быть приписан всем лекарствам.

Я не знаю, в чем здесь дело: не то неестественный характер обучения побуждал врачей всегда назначать лекарства в смеси, описываемой в так называемом рецепте, не то неуверенность заставляла их тревожиться, что единственное лекарство бессильно и не будет достаточным для излечения болезни. Возможно, эта глупость назначения нескольких средств вместе преобладала с древности, ведь сразу же после Гиппократа болезни лечили смесью лекарств, а не одним лекарством. Среди многих работ, ложно приписываемых Гиппократу, бóльшая часть была просто написана под его именем, в основном двумя его сыновьями, Драконом и Фессалом, а также их сыновьями, Гиппократом Третьим и Гиппократом Четвертым, а часть работ сфабрикована александрийцем Артемидором Капитоном и его родственником Диоскоридом, тоже под именем Гиппократа; не существует ни одного практического трактата, в котором рецепты для болезней не состояли бы из нескольких лекарств, и то же можно сказать про рецепты их непосредственных последователей и тех, кто жил в позднее, а также про рецепты врачей наших дней.

Но при использовании смешанных предписаний не может быть установлено, как каждое отдельное лекарство способно действовать при болезни; следовательно, никакая Maтерия медика не может быть основана на этом, что впервые врачи начали понимать в более поздние времена, когда некоторые ревностно принялись назначать лекарства в простой форме, чтобы выяснить экспериментально, при каких болезнях то или иное лекарство эффективно. Они также опубликовали описание излечений, относительно которых утверждалось, что использовалось только одно простое лекарство.

Но как осуществляется эта вполне разумная идея? Сейчас мы это увидим.

Вначале я пройдусь по тому, что найдено по этому вопросу в трех томах журнала Гуфеланда за 1813, 1814 и 1815 годы, и покажу, что способность излечения таких-то и таких-то болезней просто приписывается единственному лекарству, несмотря на то, что оно не использовалось в простой форме и как отдельно назначенное⁵. Следовательно, это новая ошибка, заменяющая старую, заключающуюся в комбинированном назначении.

Изъязвление легких было излечено phellandrium аquaticum, как заявляется в истории случая ("Журнал Гуфеланда", август 1813 г.), но оказывается (стр. 110), что в то же время принимались tussaligo (лат. мать-и-мачеха. — Прим. перев.), senega (лат. сенега. — Прим. перев.) и исландский мох. Какие основания позволяют защищать этот способ лечения (который был комплексным), в заключение восклицая: "Я убежден, что этот человек обязан выздоровлением только этому одному лекарству"?

Таковы убеждения, которые создал нечистый источник качеств, приписываемых простым лекарственным веществам в Материи медике!

Подобным образом (там же, февраль 1813) застарелый сифилис, который не поддавался различным ртутным препаратам (это была, по сути, ртутная болезнь!), был вылечен за четыре недели ammonia (лат. аммиак. — Прим. перев.), кроме которого ничего, действительно ничего, не применялось, за исключением камфары и опия! — И это "ничего"?

Эпилепсия (там же, март 1813) была вылечена за 14 месяцев одной валерианой, ничего другого не использовалось в то же время, лишь Oleum tartari per deliquium (лат. жидкое масло винного камня. — Прим. перев.), tinctura Colocynthidis (лат. настойка колоцинта. — Прим. перев.) и ванна с Acorus calamus (лат. аир. — Прим. перев.), мятой и другими ароматическими веществами (с. 52–53). Это называется "ничего"?

В другом случае эпилепсии (там же, стр. 57) излечила только одна валериана, но использовалось, кроме того, полторы унции листьев граната. И это "ничего"?

Безумие и нимфомания, как сказано, были вылечены только благодаря питью холодной воды (там же, январь 1814). Но валериану и tinctura Chinae Whyttii (лат. настойка хины Витта. — Прим. перев.) (стр. 12) очень предусмотрительно назначали вместе с водой, чтобы действие холодной воды было настолько замаскировано, что стало неузнаваемым; и то же самое произошло с другим пациентом, который использовал эти же мощные адъюванты, только реже (стр. 16).

Таймон (там же, август 1814, стр. 38) утверждает, что кровопускание при обмороке, как он выяснил, является спецификом при гидрофобии. Но посмотрите! Он дает в то же самое время 300 капель настойки опия в клизмах каждые два часа, и растирает драхму ртутной мази каждые три часа. Разве это доказывает, что именно кровопускание является единственно верным средством при гидрофобии?

Подобным же образом (там же, апрель 1814) кровопускание, за которым последовал часовый обморок, излечило, как сказано, исключительно и специфически, случай гидрофобии; в то же время (стр. 102) назначались сильные дозы опиума, порошок Джеймса и каломель, пока не началось слюнотечение. Это "ничего"?

Если случай (там же, июль 1815, стр. 8–16) должен быть доказательством эффективности кровопускания при обмороке в уже развившейся гидрофобии, как это видится автору, не следовало применять Cantharides (лат. шпанские мушки. — Прим. перев.), а еще меньше была нужда втирать каждые два часа ртутную мазь и использовать большие дозы каломели и опия, назначаемых до тех пор, пока не наступило сильное слюнотечение. Смехотворно, когда автор добавляет (стр. 20), что "каломель была едва ли необходима".

Это искусство беззаконного присвоения чести излечения любимому лекарству при одновременном применении и других, не менее мощных препаратов, которые во всяком случае могут претендовать на свою долю, врачи превратили в установившийся обычай; принято, чтобы учтивый читатель закрыл глаза и позволил автору объявлять все вторичные средства неактивными.

В сообщении о случае столбняка (там же, сентябрь 1814, стр. 119), который был излечен одними обливаниями холодной водой, говорится, что одновременно использовался и опиум; "но так как пациент сам считает выздоровление следствием только обливаний, выздоровление следует приписать только обливаниям". Вот что я называю чистым источником, с помощью которого изучают свойства лекарства!

Таким же образом (там же, сентябрь 1815, стр. 128) установлена целительная сила поташа при крупе⁶, но вместе с ним использовались очень сильные вещества; например, в начале (предполагаемой?) болезни состояние двух детей улучшилось от соли винного камня в настое корня сенеги. Не получилось ли так, что то, что свойственно двум веществам, приписано одному, поташу? Откуда берется такая неслыханная система логики?

Точно так же сказано, что графит (там же, ноябрь 1815, стр. 40) излечил большое количество застарелых свищевых язв, но все же в смеси присутствовала сулема! Объяснение в примечании, что сулема, как оказалось, назначалась напрасно, ничего не значит: она давалась не одна, а вместе с опиумом, со множеством отваров из различных древесных пород и любимой China factitia; графит, следовательно, был в значительной степени или полностью разрушен вяжущими частями этих дополнительных лекарств, аналогично тому, как другие металлические соли таким же образом разрушались и разлагались, и, таким образом, он не мог развивать свои целебные свойства в такой смеси. Тем более не может быть принято оправдание из того же примечания о добавлении ртути к графиту, что "сулема должна была служить при этом только адъювантом". Если бы это было так, то лекарства должны были бы действовать по команде составившего рецепт врача, а не в соответствии со своей природной силой, нет! Они должны выполнять не больше и не меньше, а именно то, что врач повелел и позволил им сделать. Можно ли представить большее высокомерие и самонадеянность? Как человек с нормальным интеллектом может приписать такое рабское повиновение лекарственным веществам, которые действуют в соответствии с вечными законами? Если автор хотел понять, является ли графит эффективным сам по себе, и убедить в этом своих читателей, он должен был назначить только его одно, но если он добавляет к графиту сулему, она выполнит то, что может, и в соответствии со своей собственной природой должна выполнить, а не то, что делающий назначение врач желает, чтобы она сделала или не сделала. Опять перед нами случай, из которого ничего невозможно узнать. Графит представлен так, будто только про него доказано, что он пригоден для излечения, но при этом чрезвычайно мощное лекарственное вещество, сулема, использовалась вместе с ним.

Излечение случая полностью развившегося туберкулеза легких с помощью порошка древесного угля является, если можно так выразиться, еще более необоснованным. В этом случае порошок из липового угля никогда не назначался один, но всегда совместно с наперстянкой. Так что же, в смеси наперстянка не оказывает никакого действия? Никакого вообще? Это ведь мощное лекарство! Авторы таких наблюдений обманывают сами себя или хотят разыграть нас?

Корень дудника, как утверждается (там же, апрель 1815, стр. 19), излечил водянку — собственно говоря, неизвестную болезнь с отеком. (Квипрокво-патология собирает вместе все болезни, имеющие самое отдаленное сходство в этом отношении, под названием "водянка".) Но нет! Настойка опиума, эфир и, наконец, аир использовались в дополнение к настойке корня дудника. Может ли разумный человек отнести только на счет дудника весь исход данного случая?

Никто не станет отрицать, что минеральная вода Дрибурга имеет большую целительную силу, но когда излечение, описанное в журнале Гуфеланда (апрель 1815, стр. 75, 80, 82), приписывают только ей одной, мы должны объявить эти утверждения ложными, так как много других сильных лекарств было использовано одновременно с ней; также не может претендовать эта вода ни на излечение судорог в желудке с частой рвотой (стр. 85–93), ни на излечение ипохондрии и истерии (с. 94–97), частично из-за двусмысленности и неопределенности этих двух названий болезни, но главным образом, из-за постоянного употребления других лекарств в то же время. Если мы принимаем эти случаи как доказательства эффективности минеральной воды, мы можем с равным основанием признать, что один человек поднял огромный камень, не учитывая его многочисленных активных помощников и использования полезных машин. Было бы нелепо приписывать одному то, что сделано всей совокупностью.

Здесь были приведены лишь некоторые образцы из того множества, которое я мог бы привести из работ большинства современных врачей, образцы номинально простого лечения болезней, про каждое из них утверждалось, что лечение было осуществлено с помощью одного лекарства, чтобы получить, наконец, знание об его истинной силе, но вместе с которым всегда применялись те или иные лекарства, более мощные, чем оно само, и, хотя врач яростно утверждает, "что одно лекарство", которому он приписал всю славу излечения, "само сделало это, в чем он полностью уверен", "сам пациент приписывает хорошие эффекты только этому лекарству", "только ему одному он доверяет лечение", "он только использовал второе лекарство как адъювант" или "оно раньше использовалось безуспешно", все эти перетасовки не помогут убедить разумного человека, что лечение произведено только одним этим лекарством, которое пристрастность врача наградила честью излечения, хотя другие лекарства, по крайней мере еще одно, использовались в лечении. Сохраняется ошибочное мнение, что лечение связано с одним этим лекарством, и Материя медика, которая припишет такую целительную силу этому лекарству на основании авторитета такого нечистого наблюдателя как этот, распространяет ложь, которая неизбежно будет чревата самыми несчастными последствиями для человечества.

Я не буду отрицать, что случаи излечения, примеры которых я только что привел, приближаются к простоте. Конечно, они подошли ближе, гораздо ближе к лечению болезни одним-единственным лекарством (не придерживаясь этого, мы никогда не можем быть уверены, что лекарство было реальным инструментом в осуществлении лечения), чем обычные рутинные практики, которые торжественно назначают своим пациентам несколько комплексных рецептов, один за другим, или даже назначают ежедневно одну или две свежие смеси.

Но сколь бы они не приближались к назначению единственного лекарства, следует признать, что истинные признаки реально и полностью нераспознаны. Если бы это было не так, мы могли бы поздравлять с удачей человека, номер которого в лотерее на одну цифру отличался от номера, выигравшего самый ценный приз, или спортсмена, выстрел которого оказался на ширине волоска от цели, или потерпевшего кораблекрушение моряка, который бы избежал кораблекрушения, находясь на расстоянии ширины пальца дальше от роковой скалы.

Какую веру заслуживают утверждения в обычной Материи медике о свойствах лекарств ab usu in morbis? Что мы скажем о заявляемых возможностях лекарств в той или иной болезни, когда нам известно, что Материя медика составлена из сведений таких наблюдателей, иногда действительно просто из названий, записанных при наблюдениях врачами, которые почти никогда не лечили одним-единственным лекарством, но обычно их смесью, в результате чего существует большая неопределенность, к какому из них следует отнести результат, когда обычный практик назначает мешанину из лекарств? Что мы должны сказать о целебной силе лекарств, с такой уверенностью приписываемой в Материи медике простым лекарственным веществам, зная, что они почти никогда не применяются по одному? Мы не можем сказать ничего, кроме того, что среди тысяч таких заявлений и благодарностей, едва ли одно заслуживает доверия, независимо от того, относятся ли они к общим терапевтическим, клиническим или специальным терапевтическим вопросам. Следовательно, нельзя отрицать, что приписывать какую-либо силу лекарственным веществам, которые никогда не тестировались чисто, то есть, отдельно от других, также, возможно, никогда не испытывавшихся — значит, взять на себя вину во лжи и обмане.

"Что, если бы все врачи согласились с этого времени начать новую жизнь и вести ее впредь, назначая в каждой болезни только одно простое лекарство? А иначе, с помощью имеющихся средств, как мы можем установить, что каждое лекарство способно излечить?"

Этого никогда не случится, пока жив Гуфеланд, рассматривающий утверждения из обычной Материи медики, полученные из нечистых источников, как истинные, и серьезно защищающий использование смеси многих лекарств при лечении болезней, воображая, что "одного лекарства может быть недостаточно для всех признаков болезни; должны быть даваться сразу несколько, чтобы соответствовать нескольким признакам".

Это утверждение, настолько же пагубное, насколько и благонамеренное, опирается на две совершенно ошибочные предпосылки: первая состоит в том, что считается само собой разумеющимся, что "необоснованные заявления в отношении достоинств простых препаратов в практических работах и в Материи медике, составленной из них, являются обоснованными и, следовательно, они действительно способны удовлетворить признаки, представленные в описывающем их случае" (которые, как мы показали и еще покажем, лживы), а вторая заключается в том, что "несколько лекарств следует назначать одновременно, чтобы удовлетворить нескольким признакам болезни, потому что одно лекарство может немногое сделать помимо ответа на один признак, но не на несколько или на множество".

Но что эта обычная Материя медика знает о широкой сфере действия простого лекарственного вещества, которому она, из нечистых наблюдений за результатами применения нескольких лекарств при одной болезни, приписывает все достоинства, которые только пожелала приписать простому ингредиенту из смеси; которая никогда не подвергала чистой проверке силу простого медицинского вещества, то есть, на здоровом человеке, не имеющем никаких симптомов болезни? Разве смесь лжи и истины, которую Материя медика наскребла у составителей комбинированных лекарств для болезней, которым дано только патологическое название, но точного описания не существует, охватывает полностью всю сферу действия, которой Всемогущий наделил свои лекарственные инструменты? Нет! Он вложил в свои целительные инструменты скрытые (но, конечно, поддающиеся раскрытию) чудеса своей мудрости и доброты, дабы эти инструменты могли оказаться полезными для его любимых детей, в гораздо большей мере, чем могла мечтать об этом близорукая Материя медика старой школы.

Но хотя несомненно, что единственное лекарство в один момент времени всегда достаточно для разумного и уместного лечения болезни, я далек от того, чтобы советовать представителям медицинского мира в связи с этим делать простые предписания, то есть назначать одно лекарство при каждой болезни, чтобы выяснить, какое лекарство полезно при этой болезни, какое — при той, чтобы потом на основании этого была воздвигнута Материя медика или написан трактат о свойствах лекарств ab usu in morbis.

Я далек от того, чтобы советовать что-то в этом роде, несмотря на то, что я предполагаю, и так оно и есть, что эта идея обещает рядовым врачам наилучшие результаты.

Нет! Ни малейшего полезного дополнения не может быть сделано ни сейчас, ни когда-либо к нашим знаниям о силе лекарств, относительно их usus in morbus, из наблюдений болезни при единственном лекарстве.

Это такой же неверный источник, как и все остальные вышеупомянутые. Никакой полезной истины о лечебной силе каждого индивидуального лекарства не может быть получено из него.

Я должен объясниться.

Такой способ испытаний лекарств при болезнях возможен только при двух условиях. Только одно лекарство должно быть испытано при всех болезнях, для того чтобы выяснить, в какой из них оно является эффективным, или все лекарства должны быть испытаны при конкретной болезни, для того чтобы выяснить, какое лекарство лечит более определенно и более совершенно.

Прежде всего это последний из этих способов, а из него можно сделать вывод, насколько можно полагаться на первый.

С помощью огромного числа испытаний всех возможных простых веществ, используемых в домашнем лечении при четко определенной болезни, которая всегда будет проявлять одни и те же признаки, несомненно может быть открыто истинное по-настоящему эффективное специфическое лекарство для большого числа людей и их друзей, страдающих от той же болезни, хотя и только casu fortuito (лат. случайно. — Прим. перев.).

Но кто знает, сколько веков жители глубоких долин были вынуждены страдать от зоба, прежде чем случайно, после многих бесплодных тысяч лекарств и домашних средств, в результате странного стечения обстоятельств кому-то в голову не пришло, что жженая губка была лучшим средством при этой болезни; во всяком случае, не раньше XIII в. Арнальдус де Вилла Нова заметил ее способность излечивать зоб.

Хорошо известно, что в течение многих лет после своего первого вторжения сифилис лечился самым неудачным образом врачами разных школ с помощью голодания, слабительных и других бесполезных средств, которые использовались для борьбы с проказой, пока, наконец, после многих попыток и повторных испытаний бесчисленного множества средств эмпирическими врачами на многих тысячах пациентов, которые обращались к ним за помощью, они не наткнулись на ртуть, и она показала себя спецификом при этом ужасном бедствии, несмотря на все ожесточенное теоретическое сопротивление педантичных врачей арабской школы.

Эпидемия перемежающейся лихорадки в болотистых регионах Южной Америки, имеющей большое сходство с нашей болотной лихорадкой, уже давно лечилась перуанцами, вероятно, после бесчисленных испытаний других препаратов, корой хинного дерева, которую они считают наиболее благотворным лекарством и которая впервые стала известна европейцам как жаропонижающее средство в 1638 году.

Скверные последствия ударов, падений, ушибов и растяжений связок долго терпели, прежде чем у простых людей, которые главным образом и страдали от таких происшествий, появился шанс после обнаружения специфических достоинств арники в таких случаях. По крайней мере, Франц Джоэл был первым, кто, в шестнадцатом веке, упоминает о ее достоинствах, а в восемнадцатом веке они были более конкретно описаны Дж. М. Ферром и Дж. Д. Голлом, после того как стали общепризнанными.

Таким образом, после многих тысяч слепых испытаний бесчисленных веществ на, вероятно, миллионах людей, наконец, случайно обнаружили специфическое лекарство. Для того чтобы открыть лекарства для упомянутых выше нескольких болезней, не было никакой необходимости привлекать понимание и зрелое знание мудреца, которые Всемогущий дал человеку, дабы тот имел возможность освободиться от этого неизбежного природного зла и прочих бед для его здоровья — огромного множества заболеваний; на самом деле, не требовалось никакого истинного медицинского знания вообще. Простых экспериментов со всеми мыслимыми веществами, которые приходят в голову или попадаются в руки, несомненно, достаточно (для уверенности после ошибок, совершенных, возможно, в течение сотен лет), чтобы дать возможность случайно открыть подходящее лекарство, специфическая сила которого никогда впоследствии не опровергалась.

Несколько таких спецификов против нескольких болезней составляют всю истину, которая содержится в объемной Матери медике общего пользования, и я могу сказать, что они по большей части, почти полностью, получены из домашней практики.

"Но если специфические лекарства, которые всегда пригодны против названных выше болезней, были обнаружены таким образом, почему лекарства от всех остальных бесчисленных болезней не могут быть обнаружены в подобных экспериментах?"

Потому что все другие болезни являются лишь индивидуальными случаями, отличающимися друг от друга, или эпидемиями, которые никогда раньше не появлялись и никогда больше в такой же форме не появятся. Постоянные специфические лекарства для этих нескольких болезней могли быть найдены с помощью проверок всех мыслимых лекарственных веществ и только потому, что то, что должно было быть излечено, данная болезнь, имела постоянный характер; — это были болезни, которые всегда остаются такими же, некоторые из них возникли под влиянием миазма и проходят в той же форме через все поколения, как в случае венерических болезней, другие имеют одну и ту же возбуждающую причину, как лихорадка в болотистой местности, зоб у обитателей глубоких долин и ущелий и повреждения, вызванные ушибами и ударами.

Если бы было возможно с помощью слепых испытаний всех мыслимых веществ случайно обнаружить подходящее (специфическое) лекарство для каждой из остальных многочисленных болезней, эти болезни должны были все оставаться постоянными по своей природе, всегда возникать одинаковым образом и в одной и той же форме, проявляться всегда одинаково, как те немногие болезни, которые мы уже упоминали.

Только для потребности постоянного характера можно предложить средство постоянного характера.

Таким образом, тот факт, что для нахождения эмпирически подходящего лекарство необходимо, чтобы все болезни, для которых разыскивается специфик, были одинаковыми и сохраняли неизменный фиксированный характер, вероятно, не только предполагался, но был глубоко прочувствован медицинским сообществом старой школы. Они воображали, что должны представить себе различные болезни человечества в определенных фиксированных формах, прежде чем смогут надеяться открыть для каждой болезни подходящее надежное лекарство (так как они не знали другого, лучшего — научного — способа поиска подходящего при болезни лекарства), с помощью экспериментирования со всеми возможными лекарствами, — метод, который оказался таким успешным для нескольких неизменных болезней, о которых шла речь выше.

Это начинание, упорядочение всех других болезней с помощью определенной фиксированной классификации, несомненно казалось им вначале очень правдоподобным и практичным.

Пытаясь осуществить эту классификацию, они выдвинули идею рассмотрения таких болезней из всего их многоразличного спектра, которые чем-нибудь похожи друг на друга, как одной и той же болезни, и, обеспечив их названием и отведя им место в своих нозологических работах, они не удержались от объявления их видами определенной болезни, которую они постоянно видели перед собой, чтобы таким образом открыть, как они себе льстили, специфическое лекарство от этой болезни.

Итак, они собрали бесконечное разнообразие болезней в несколько произвольно сформированных классов, не задумываясь, что природа не изменится, какие бы ложные понятия о ней ни возникали у людей. Подобным же образом многогранный калейдоскоп, когда его подносят к глазу, собирает в одну иллюзорную картину множество внешне очень различных объектов, но если мы посмотрим, из чего он состоит, мы увидим большое разнообразие разнородных элементов.

Не может служить оправданием то, что это произвольное и неестественное объединение болезней номинально постоянного характера осуществлялось с благой целью обнаружения для каждого класса болезней верного лекарства с помощью испытания для этого большого количества известных лекарств или случайно. Как и следовало ожидать, не было обнаружено никаких надежных лекарственных средств для искусственно классифицированных болезней, ибо мы не можем представить себе реальное оружие для борьбы с вымыслами и фантомами воображения!

Cледовательно, все применения и свойства, которые Материа медика приписывает различным лекарствам в действии на эти тайные и мнимые виды болезней, не могут иметь ни малейших претензий на определенность.

Какое преимущество было получено за много веков, со всем воинством новых и старых лекарств, от введения искусственных нозологических классов болезней и придания им названий? Какие были обнаружены лекарства, на которые можно положиться? И не так ли обстоит дело сейчас, как это было давным-давно, 2300 лет назад, при использовании всех различных лекарств при бесчисленных болезнях, которые случаются в природе, когда некоторые болезни в самом деле изменяются, но, как правило, в худшую сторону, и почти не лечатся ими? Было ли возможно, даже в этот огромный период времени, противоположное, то есть, могли ли эти болезни быть ослаблены при сохранении старой системы без изменений, с ее мнимыми объектами излечения, воображаемыми достоинствами инструментов, якобы вызывающими глубокое излечение, и ее невежеством относительно истинного, чистого их действия? Как могла возникнуть по-настоящему полезная истина при использовании воображаемых инструментов против воображаемых вещей?

Не следует утверждать, что "довольно часто многие тяжелые болезни, которым одни приписывают одно патологическое название, другие другое, были излечены, словно чудом, простым домашним средством, или каким-то лекарством, или по рецепту, которые случайно попали в руки врача".

Нет сомнения, что это иногда случалось, никто их хорошо информированных людей не станет этого отрицать. Но из этого мы не можем узнать ничего сверх того, что нам всем было уже известно ранее: что "лекарства могут вылечить болезни", но из этой casus fortuiti нельзя извлечь никаких новых знаний; они все еще занимают в истории изолированное положение, совершенно бесполезное для практики.

Наши поздравления относятся только к страдальцу, который получил пользу от этой редкой находки и был излечен быстро (навсегда ли?) с помощью этого случайного лекарства. Но из этого чудесного исцеления нельзя извлечь никакого урока, оно никак не обогатило искусство врачевания.

Напротив, когда врачи сталкиваются с этими самыми удачными историями случайного излечения, они прилагают все усилия, чтобы заполнить Материю медику ложными обольстительными деталями о целебном действии отдельных лекарств ab usu in morbis.

Ибо, так как обычный врач редко или никогда не описывает случай болезни правильно и в действительности считает обстоятельное описание случая болезни, со всеми ее симптомами, бесполезным, если он не может даровать ей патологическое имя (иллюзорное представление о болезни, о чем говорилось выше), он не перестает использовать некое иллюзорное патологическое имя для своего удачного случая, который, вместе со своим рецептом или одним лекарством в смеси, которому одному приписывается излечение, тотчас находит свой прямой путь в Материю медику, но она, в своем учете лекарств, не способна использовать из этого описания ничего, кроме простого патологического названия болезни.

Тому, кто после этого склонен считать случай, оказавшийся перед ним, разновидностью болезни с той же патологией (а почему бы и нет? так учит его школа), не остается ничего другого, кроме как прибегнуть немедленно к этому великолепному рецепту, этому чудесному специфику, который предложил первый рекомендующий, или к совету Материи медики. Но он, безусловно, имеет перед собой под тем же обманчивым патологическим именем случай, который значительно отличается в деталях по своим симптомам и, следовательно, происходит неизбежное: лекарство не помогает, оно вредит, как и можно было ожидать.

Это нечистый, нечестивый источник всех деклараций, относящихся к лечебным свойствам лекарств ab usu in morbis обычной Матери медики, который служит причиной заблуждения каждого подражателя.

Если бы так называемые наблюдатели сообщили миру об этих случаях счастливого удачного излечения, — но они почти никогда этого не делают — только описывая подробно случай болезни со всеми ее симптомами и упоминая использованное лекарство, они бы по крайней мере написали правду, и Maтериа медика (не найдя никаких прилагаемых патологических названий) не могла бы собрать никакой лжи об этом лекарстве. Они бы написали правду, как я сказал, которая, однако, была бы полезна только тем, что знакомила каждого будущего врача с точным случаем, помимо которого это лекарство, чтобы излечить, не должно быть использовано, и тогда не случится никакого ложного и, следовательно, неудачного подражания. Из такого точного описания было бы очевидно всем будущим врачам, что такой же, точно такой же случай болезни никогда не повторяется в природе и, следовательно, не может никогда больше быть вылечен чудесным образом.

Итак, мы были бы избавлены от многих сотен обманчивых сообщений о лечебном действии отдельных лекарств в обычной Материи медике, чья правдивость и честность, таким образом, заключались и по-прежнему заключаются в том, что она добросовестно вторит тому, что авторы выдумали в отношении общих терапевтических достоинств лекарств, и приняла за чистую монету их предполагаемые специфические лечебные свойства аb usu in morbis, установленные в случайных историях излечения, связанных со специфическим патологическим названием болезни, что был дарован этому случаю так называемым наблюдателем, приписавшим целебную силу единственному лекарству, которое, среди всех примененных лекарств, входящих в сложный рецепт, врач выбрал как главное, если не единственное, отвечающее за результат, и приписал ему весь успех.

Так темны и нечисты источники общей Материи медики, и настолько заразно и бесполезно ее содержимое!

Что это за искусство исцеления, с такими ошибочно толкуемыми лекарствами!

Из того обстоятельства, что постоянные лекарства уже были обнаружены при некоторых болезнях, хотя очень немногочисленных⁷, которые имеют постоянный характер, можно сделать вывод, что для всех болезней постоянного характера может быть найдено постоянное (специфическое) лекарство.

И, соответственно, так как единственный надежный способ, гомеопатический, использовался честно и усердно, были обнаружены специфические лекарства для некоторых других постоянных болезней⁸.

Для того чтобы успешно лечить другие случаи болезней, встречающиеся у людей, которые, будь то острые или хронические, так сильно отличаются друг от друга, если они не относятся к некой первичной болезни, которая постоянна в своем характере, каждый из случаев должен рассматриваться как специфическая болезнь, и должно быть назначено лекарство, которое в чистом воздействии на здоровый организм проявляет симптомы, подобные на симптомы рассматриваемого случая.

Улучшенное искусство исцеления, которым является гомеопатическое лечение, не собирает свои знания из этих нечистых источников Материи медики, используемой до сих пор, не следует устаревшим мечтательным ложным путем, на который мы только что указали, но идет по пути, созвучном с природой. Гомеопатия не назначает никаких лекарств для борьбы с болезнями человечества до того, как исследует их чистое воздействие, то есть наблюдает, какие изменения они могут вызывать в состоянии здорового человека — это и есть чистая Maтерия медика.

Только так можно узнать воздействие лекарств на здоровье человека, только так их истинное значение, своеобразное действие каждого препарата, будет показано четко и явно без каких-либо ошибок, какого-либо обмана, независимо от всех рассуждений; в их симптомах, установленных таким образом, все лечебные свойства лежат раскрытыми, и среди них можно найти приметы всех случаев болезни, которую каждое подходящее (специфическое) лекарство способно исцелить.

Согласно этой улучшенной системе медицины, болезни, при всем их бесконечном разнообразии внешнего вида (если невозможно проследить их определенные более глубокие корни в основной болезни постоянного характера), должны рассматриваться в каждом конкретном случае как новые, никогда ранее не виданные; они должны быть отмечены точно так, как они проявляются, со всеми симптомами, повреждения и измененными ощущениями, обнаруживаемыми в них, и должно быть выбрано лекарство, которое, как уже было показано в предыдущих испытаниях его на совершенно здоровых, способно производить симптомы, повреждения и изменение ощущений, наиболее подобные симптомам изучаемого пациента, и такое лекарство, принятое в очень малой дозе, излечивает, как учит опыт, намного лучше и совершенней, чем любой другой метод лечения.

Это учение о чистом действий лекарств не обещает иллюзорных, сказочных лекарств для названий болезней, не выдумывает терапевтических свойств лекарств, но ненавязчиво овладевает точно известными элементами излечения болезней (то есть, исследованными со всеми их симптомами), и тот, кто возьмет на себя труд выбрать лекарство по правилу самого совершенного подобия, найдет в нем чистый неисчерпаемый источник, из которого он может получить средства для спасения жизни своих собратьев.

Лейпциг, апрель 1817 года и Кётен, январь 1825 года

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Когда никакие другие достоинства не могут быть приписаны лекарству, оно может быть по крайней мере эвакуантом: опорожнять орган тем или иным способом, ибо без эвакуации болезнетворного вещества, которое их грубое материальное представление о болезни заставляет искать во всех болезнях, они не могли себе представить, что лекарство может повлиять на лечение. Так как появление и существование болезни связывалось с этим гипотетическим болезнетворным веществом, они вспомнили обо всех мыслимых выходах из организма, через которые это ужасное вещество может быть изгнано лекарствами; лекарство должно принести им победу, взять на себя обязанность удаления этого мнимого болезненного вещества из многочисленных сосудов и жидкостей и очистить от него с помощью мочи, пота, мокроты или посредством очищения кишечника. Это были основные эффекты, на которые они надеялись и которые ожидали от своих лекарств, это была роль, которую должны были играть лекарства в Материи медике.
² "Журнал Гуфеланда", декабрь 1815, стр. 121.
³ В "Журнале Гуфеланда", 1813, стр. 63.
⁴ Именно самые мощные лекарства, Belladonna, Digitalis, Tartar emetic, Arsenic и проч. практически не имеют запаха.
⁵ Это правда, что во всех трех томах описано лишь то, что единственный человек, Эберс, проводил эксперименты с одним лекарством при различных заболеваниях ("Журнал Гуфеланда" за сентябрь и октябрь 1813 года). Это единственное лекарство — мышьяк. Но что это были за эксперименты? Да такие, которые не могли пролить свет на целебные свойства этого вещества. Во-первых, случаи перемежающейся лихорадки, в которых он использовал мышьяк, не были детально описаны, и потом, доза была такова, что должна была принести больше вреда, чем пользы. Однако его искреннее признание принесенного вреда во много раз похвальней, чем утверждения некоторых других врачей об излечении пациентов, которым мышьяк в больших дозах, по их словам, приносил только пользу и ни малейшего вреда. Эберс подтверждает, что дозы, в которых он назначал лекарство, были так малы, что в большинстве случаев не доходили до одного грана. Одной пациентке он дал только 2/9 грана в течение 24 часов (стр. 55), и ее жизнь оказалась в опасности, вследствие чего врач почувствовал, что даже эта мельчайшая доза способна производить самые ужасные эффекты. Честно наблюдающие врачи давно это знают, но Эберс, введенный в заблуждение Материей медикой, полагал, что 2/9 грана в течение 24 часов представляли собой очень маленькую дозу мышьяка. Чистый эксперимент показывает нам, что на самом деле это чудовищная, совершенно недопустимая при болезни доза! Когда где-либо было показано, что мышьяк должен приниматься при болезни в дозе в гран или даже в десятую часть грана? Многие эксперименты с малыми и еще меньшими дозами (более и более разведенные растворы) показали, что одна капля, содержащая дециллионную долю грана растворенного мышьяка, является во многих случаях слишком сильной дозой, даже если мышьяк точно подходит к болезни. Если бы он знал, то не удивлялся бы, что 2/9 грана подвергают опасности жизнь его пациентов. Таким образом, из этих испытаний, которые в иных отношениях очень честные, нельзя выяснить ничего, даже того, что мышьяк не может вылечить, так как чудовищные дозы эффективно предотвращают возможность какого-либо полезного эффекта.
⁶ Один случай, в котором поташ, как утверждается, был эффективным, когда назначался как единственное лекарство, это болезнь ребенка из деревни; автор его не видел, но только по описанию предположил, чтó за болезнь была у ребенка.
⁷ Чтобы быть уверенным, что это было установлено в слепых испытаниях всех мыслимых лекарств; до сих пор этот научный способ таких открытий единственно желательный в медицине.
⁸ На этом гомеопатическом пути, при рассмотрении симптомов гладкой скарлатины с ярким рожистым покраснением кожи, которая ранее преобладала в Европе время от времени как заразная эпидемия (но была почти полностью вытеснена purpura miliaris, которая в 1800 году пришла в нашу страну из Нидерландов и была, к большому сожалению, перепутана со скарлатиной врачами, которые не были достаточно знакомы с последней), я нашел специфическое лечебное и профилактическое лекарство для этой истинной, гладкой скарлатины, в малейших дозах beladonna, которая обладает силой вызывать очень похожую лихорадку, с кожей цвета омара.
Так, после тщательного изучения симптомов вышеупомянутой purpura miliaris, особого характера ее чисто воспалительной лихорадки, вызывающей мучительное беспокойство и нетерпеливость, я обнаружил, что аконит должен быть специфическим лекарством (иногда попеременно с необработанным кофе), и опыт подтвердил истинность моего наблюдения.
Симптомы крупа находятся в чистой Материи медике, среди симптомов, вызываемых жженой губкой и hepar sulphuris, и посмотрите! Они оба в чередовании и в малейших дозах вылечивают страшную болезнь детей, что я впервые открыл.
Ни одно известное лекарство не способно вызывать состояние, более подобное состоянию при эпидемическом коклюше, чем росянка, а эта болезнь, которая, несмотря на все усилия аллопатических врачей, либо переходит в хроническую форму, либо заканчивается смертельно, излечивается за несколько дней определенным и безопасным образом, как я впервые показал, мельчайшей частью капли децилионного разведения сока росянки круглолистной.
Какой врач до меня и до публикации "Чистой Материи медики" мог радикально излечить конституциональную и местную сикотическую кондиломатозную болезнь? Они довольствовались удалением болезненных наростов прижиганием, ножом, лигатурой, так часто, как эти кондиломы появлялись снаружи, но ни одному врачу не удалось излечить заболевание. Симптомы thuja occidentalis научили меня, однако, что та должна вылечить эту болезнь, и вот! Очень маленькая доза ее сильно разбавленного сока на самом деле излечивает внутреннюю болезнь, так что внешние наросты также исчезают, показывая, что лечение было радикальным.
С огромным множеством эмпирически выбранных лекарств аллопаты атакуют осеннюю дизентерию, но с каким жалким успехом! Симптомы сулемы однако (см. "Чистую Материю медику") так близко напоминают симптомы этой болезни, что это лекарство должно стать специфическим, и опыт убедил меня, спустя многие годы, что однократная доза, состоящая из малой доли триллионного разведения mercurius sublimatus corrosivus, является достаточной для получения быстрого и полного излечения.